ФЕЙЕРВЕРК ПОГАС. МЫ РОЕМСЯ В ЗОЛЕ
К 400-летию со дня гибели Джордано Бруно

       Вот запись телефонного разговора между неким Борисом — человеком явно влиятельным, и неким Эрнестом, имеющим отношение к ТВ. Их разговор тесно связан с 400-летием сожжения итальянского гуманиста.
       И хотя планы собеседников позже изменились, все равно остался нехороший юбилей гибели Бруно — символ того, что прежде и сейчас миллионы приличных людей страдают и даже гибнут из-за роковой доверчивости к небольшим, в сущности, кучкам сукиных детей
       
       (Борис говорит быстро и напрямую — зная, видимо, реальную цену собеседника; Эрнест, напротив, пытается выглядеть солидно, как бы давая понять, что цена — ценой, но честь тоже чего-то стоит, т.е. можно и дороже.)
       Б.: Привет, дорогой, это Борис.
       Э.: Да, я понял.
       Б.: Давно тебя не слышал... У меня тут идейка — гуманитарный фонд имени Джордано Бруно.
       Э.: Кого?
       Б.: У Бруны-таки небольшой личный юбилейчик в феврале, его ж сожгли, помнишь?
       Э.: Ну.
       Б.: Создадим независимый фондик. Касьянов подбросит пару коробок из-под оргтехники. Выборы на носу, надо же отмывочку делать — “голосуй, а то мы проиграем”, “красная опасность” и прочее. Лучшее вложение капитала. Заодно через фондик и акций подкупим — алюминиевых, например, а то Рыжий распоясался. И уже пора думать, кто будет оказывать гуманитарную помощь Чечне; конкуренция велика, а добрым быть выгодно — Сократ говорил, да и я проверял. Да и нефть там нужно снова делить.
       Э.: А причем Бруно?
       Б.: Какое бруно?... А-а, да; вот слушай. Фондик — как бы подсобное мероприятие в тени грандиозного народного праздника. У меня сейчас пара пацанов в Думе бездельничает, глупеют на глазах, с Шандыбиным дискутируют, так мы сколотим парламентскую комиссию по подготовке юбилея Бруны, и их туда сунем. А ты дашь рекламку — ну там, гуманизм, шаг к Европе... Пососешь, в общем, тему.
       Э.: Сам или Доренко тоже пососет?
       Б.: Сережа пососет в первую очередь. Потом остальные мальчики — и Паша Белорусский, и Шурик Питерский, и этот — забываю фамилию, который еще год назад меня обтявкивал до поноса и с тех пор на стуле нараскоряку сидит.
       Э.: Рекламку — можно, но без перебора; итак-то перед собственными детьми иногда стыдно.
       Б.: Побойся бога, Эрнест, я же широко плачу; детки твои и Пашины, и всех мальчиков, поверь, вырастут — оценят труд отцов. Что ж им, на докторской колбасе в России воспитываться?
       Э.: А что за народный праздник?
       Б.: Грандиозный! Тут твоя помощь и потребуется. Организуем переходящий огонь из Италии; я договорюсь, у меня туда самолетики летают. Факелы вроде олимпийских. В наших крупных городах на улицах повесим большие табло с картой России. И по ним будут двигаться к центру светлые точки. А ты будешь такую карту каждый день по телеку крутить.
       Э.: Что за точки?
       Б.: Губернаторы побегут к Москве с факелами в руках. Со всей страны, представляешь? Лучшие люди страны, избранники народа, с огнем Джорданы в крепких руках, как муравьи в вечерний муравейник, — Рахимов, Лебедь, Аяцков, Титов, Руцкой, Чуб. ...
       Э.: Они же все пузатые.
       Б.: А это неважно; им лично Вова Первый порекомендует бежать. В интересах укрепления государственности. ...Наздратенке, конечно, далеко...
       Э.: Зато эффектно: через темный, неосвещенный восток, как Прометей, зажигая попутно керосинки в квартирах Владивостока. Телекамеры вокруг стрекочут. Он это любит.
       Б.: Точно! А рядом с губернаторами пустим трусцой всю ихнюю местную элиту — замов, помов, главментов, гаишников, фээсбэшников, налоговых полицейских и инспекторов с ихними сытыми наглыми девками... В общем к 17-му надо рассчитать, чтобы все подбежали к Москве.
       Э.: А проблема Лужкова? Он ведь со всем стадом не захочет, но и совсем отказаться не сможет.
       Б.: Проблемы такой уже нет, иначе бы он выставился в президенты. Выражаясь поэтически, малыш уж отморозил кончик. Где-нибудь возле главной дороги пробежит, по тропиночке. Вроде погулять вышел и случайно встретил факелоносца. Ну и с угольком в кепочке, делая независимое лицо...
       Ну вот. А 17-го часам к пяти вечера надо через выборные штабы Путина и Жирика согнать побольше разных ублюдков на Красную площадь. Зрителей. В поддержку Бруно. И поехали: зазвенели колокола, и из Кремля торжественно выходит Путин в окружении бояр из аппарата.
       Э.: Все же Путин будет президентом?
       Б.: Да; мы тут опять крепко посидели с ребятами, решили оставить. Хорошо он пошел, почти без закуски.
       Э.: С колоколами — это красиво, но еще бы ввести перекличку с русской классикой. Напомнить о великом прошлом империи, чтобы зритель забыл, что он в цирке.
       Б.: Точно! ...Нищий у мавзолея: “Вова, а Вова, у меня мальчишки отняли копеечку. Вели-ка их повесить, как ты повесил маленького Бородина”. Путин: “Молись за меня, юродивый”. А тот: “Нельзя, Вовочка! Нельзя молиться за и.о. ирода! Конституция не велит”. Тут Вова велит охранникам дать юродивому в пятачок, а сам поднимается на мавзолей — одинокий, простой, народный.
       Э.: Хасбулатов в роли убогого?
       Б.: Подумаем... И помаленьку подтягиваются к нему другие авторитеты из старой команды — думцы, министры, патриарх, пара шахтеров, кто-нибудь из олигархов.
       Э.: И тут-то на площадь начинают вбегать губернаторы с факелами!
       Б.: Да. Вбегают, вбегают... Вот уже их как саранчи на Красной площади, и все с факелами.
       Э.: Стоп. А ведь с факелами-то были инквизиторы! Губернаторов, наоборот бы, приковать к столбам.
       Б.: Черт, не подумал... Нет, не согласятся. Знают, что у нас могут и сжечь ради дела... Ну ладно: наш избиратель реагирует на команды, а не на суть дела. Вова выступит и скомандует, как все это понимать.
       ...Но вначале, конечно, патриарх. Чтобы Вова как бы скромный. Дед осудит запад, отметит духовность России — мол, великий народ не спорил, что вокруг чего вертится, потому как всяк — государев холоп — вот и вся российская астрономия. Ну и про национальное примирение; обобрали, с одной стороны, подставь другую и т.д., как при Ельцине, репертуар не будем менять.
       И вот Вова Первый. Мол, огонь твоего костра — тут он как бы оговорится — “товарищ” Бруно, сегодня принесен в сердце России. Чуть пафоса — “Обновленная подо мной страна будет помнить Джордано”... — тут у него голос как бы собьется. Пауза. Он как бы волнуется. Расстегнул верхнюю пуговицу. И вдруг негромко, по-человечески: “Ты нас прости, Жора. Не успели мы. Руки не дошли. У нас бы ты был влажный и прохладный”. И конечная фразочка вроде “Пепел Жоры стучит в моем сердце”...
       Э.: Надо бы чтоб Путин хоть раз процитировал Бруно.
       Б.: Я как раз листаю словарь...А вот — “Se non e vero, e ben trovato”. Где нет истины, торжествует фантазия. ...О, макаронник, как будто предвидел, собака.
       Э.: Тут толпа поднимает стихийно заготовленные плакаты с лозунгами вроде “И ты, Бруно!”, “Жора, мы с тобой!”, “Смерть чеченским оккупантам!”, “Бей первый, Бруно!” и т.д. Камера выхватывает лица из толпы — горящие глаза маленького поклонника Путина — юного суворовца, а вот плачет старая женщина — найдем такую в “Моей семье”, и мельком кого-нибудь из звезд — Орбакайте снимем на вечер со жвачки...
       Б.: Ты не забудь показать хоть один плакат оппозиционный прозюгановский — “Из Бруно возгорится “Искра”!”, например. И на всякий случай один пролужковский — “А все-таки он вертится!”.
       И под этот шум начнем вручение памятных медалей “Горящее сердце России”. Комментарий подпустишь — ну там, лидерам нации, тем, кто готов гореть в ...э-э, огне во имя истины и людей, — Абрамовичу, Чубайсу, Буратаевой (уже заслужила), Илюмжинову, Митрофанову, паре Собчаков, Потанину, мне, тебе и прочим. Медведей пустим группой; по одному скромно представляются — “Слиска, медведь”, “Грызлов, медведь” и т.д.
       Э.: Хорошо если Путин здесь тонко в своем стиле пошутит, например: “Гризли?”, а потом добавит задумчиво и негромко, чтоб каждая собака слышала: “Для нас все медведи равны — и белые, и совсем бамбуковые”.
       Б.: Да, хорошая мысль. Тут можно мне вручить личное дворянство и герб с девизом — “Все продают Россию. А я покупаю”. И тут же перейти к лирической части.
       Э.: Кобзон споет. А мы из старых фотографий сварганим кино про детство лучших людей страны. Вот маленький Путя бежит босыми ножками по траве, вот первые слова, первый легкий стук. А где-то рядом в соседних городах и дворах бегают озорной толстомордый, пацан по кличке Коржик, постреливая из рогатки во все живое, и кудрявый Жирик — от отца юриста. А вот нудно играет на скрипке черноглазый любимец завучей по кличке Ястреб Женский, а вот лопоухий конопатый Рыжков звонким голосом доказательно закладывает на линейке своего товарища, а пионер Киря с утра дудит безостановочно в горн с балкона и сам балде-ет...
       Б.: ... Слушай, я извиняюсь, у тебя спрошу, как у знатока: я ведь правильно понимаю, что это означает: “Студент-юрист еще первокурсником начал сотрудничать с чекистами”?
       Э.: Это из кино про Путина?.. Да, правильно.
       Б.: А мне не повезло — сразу и математик, и еврей: не то что в президенты, а и стучать-то не доверяли — несчастливое детство, неплодотворная юность, бесцельно прожитые годы. ...Ну хватит о грустном. Слушай, а какую-то стройку можно будет к 17-му закончить? Что-нибудь для народа приурочить к смерти Бруно, какой-нибудь бордель “С огоньком”?
       Э.: Не знаю. В “Останкино” разве... но там будет “С голубым огоньком”.
       Б.: Я пошутил.
       Э.: А я-то всерьез... Кстати, идея. Объявляют “Вальс звезд”. Музыка из “Ласкового зверя”. И вот раскрасневшийся Волошин кружит трепетного Марка Захарова, а мимо проносится хохочущий Жириновский, сжимая обмякшего Сванидзе, вот в замедленном ритме Яковлев и Шаймиев нежно щупают друг друга, как бы не веря, что еще живы, а Никита Михалков переходит из рук в руки к партнерам. А вот и Зюганов, молодцевато взбежав на мавзолей, приглашает Путина — и уже они кружатся по брусчатке, все ближе и ближе к елочкам. Стильно! Эффектно!
       Б.: ...Нет, это уже интимное, не для публики. Этим пусть они занимаются, где обычно. Мы лучше объявим народное гулянье. Шары, гирлянды, живые картины на платформах — например, Лужков и Примаков, поедаемые гнидами и вшами. Еще какие-нибудь живые правдивые картины — “Спикер Думы важнее губернатора жалкого Подмосковья”, “Волошин — честный человек”, “Шабдурасулов как зеркало всех кремлевских революций”. Балаганы откроются: в одном — кино Михалкова “Карачаевский цирюльник: обувает и стрижет”, в другом — маршал Сергеев показывает математические фокусы, в третьем — питерская интеллигенция веселит публику художественным стуком, в четвертом — народные загадки от Думы — например, большая куча г... и маленькая — в какой больше демократии? Над площадью музыка, поэты стихи читают; Евтушенко какой-нибудь — “И хватил его в промежность, Потому что неизбежность” или Вознесенский: “Але, Бруно? Вес еще брутто? Или нетто, стал котлетто?” — чего-нибудь сочинят...
       Э.: А где губернаторы с факелами?
       Б.: У них турнир по дзюдо. Вместо “Большой шляпы” Ельцина теперь будет “Небольшое кимоно”.
       Э.: А Коля Фоменко комментирует: “Боец Аяцков по кличке Моника—золотой зуб против адвоката Макарова по кличке Большая кукурузина”.
       Б.: И главная фишка: в разгар веселья, как в кино “Александр Невский”, вдруг звуки обрываются. Только рокочут барабаны. И дальний топот. Замирают зрители — и на трибунах, и перед экранами ТВ, предчувствуя, что сейчас будет очередной триумф Великой России. И вот посреди этого торжественного молчания в позорном шествии по Красной площади бредут оборванные пленные чеченцы, грузины, азербайджанцы, армяне, вьетнамцы и т.д. Всех их поймали в московском метрополитене и на рынках; рядом идет Лужков в сапогах, покрикивая что-то вроде “шнель, млеко, яйки”, только на кавказских диалектах.
       Э.: ...И следом на поганой телеге везут Шендеровича! На груди табличка — “Шендерович”, тогда даже если кто не знает, кто такой, подумает, что так и нужно. И Киселев на длинной веревке. И чтоб упал бы на колени посреди площади и просил прощения у народа и ОРТ. Так можно?
       Б.: Н-ну в общем...
       Б.: ...Ты забыл, что нам и праздник, и Путин, и все остальное нужно только для прикрытия нашего маленького фонда, нашей частной лавочки? Так что закруглимся на какой-нибудь патриотической концовке... ну, массовое топтание рабочего стола Бабицкого, или торжественное перерезание головы чеченца, или стихийное массовое патриотическое линчевание случайного журналиста. И концерт со стандартным набором и гонорарами — Макаревич, “На-на” и остальные “Стрелки” и “децилы”, поддерживающие Путина.
       Э.: Еще вопрос. Как с оплатой?
       Б.: Ты не в Думе, тебя не обманут. Лучше осознай, что сейчас российскую историю делаешь своими руками. Попробуй увидеть странички из будущего учебника с фамилиями действующих лиц — я с Доренкой и извиняюсь, Волошин, Скуратовы — Юра и Малюта, Жириновский с Большим Зюгом и неким Шойгу... Работаем, работаем, Эрнест! Будь еще более счастлив, дорогой.

       Расшифровал Игорь ДОМНИКОВ
       
       P.S. Без политики: в вину Бруно ставили не столько поддержку Коперника, сколько его собственную теорию множественности обитаемых планет и миров, на которых ведь Христа не распинали. Так что в определенном смысле пострадал-то Бруно за всех будущих НЛОшников, которые о том и не знают по причине своей безобразной малограмотности.
       
       "Новая Газета" № 6 (Д) 17.02.00