Знал ли в темную августовскую ночь 29-летний Серега Пушкин, суетливо стаскивая с себя белые офицерские кальсоны... Нет, грубо. Лучше так (слегка заломив руки): О! Для того ли полз отставной русский офицер под манящий полог к своей довольно непутевой жене, чтобы возжечь под одеялом солнце русской поэзии? Чтобы придать там завершенность молодой российской цивилизации?.. Нет... (Пауза. Осуждающеее покачивание головой.) Не для того! Отнюдь не для того полз он, собака... И что странно — получилось-то, братцы, у него замечательно.
        В самом деле, бывает, что и не думал, а вышло хорошо. И вроде бы ты не о трех головах, и жена тебе постоянно о том напоминает, и вчера тебя обсчитали на сто шесть рублей при покупке батона нарезного, тамбовского за 4.50, и вдруг — эко славно вышло! И вокруг толпятся умные бородатые мужики, машут над твоим робким затылком руками и переговариваются за твоей спиной в том смысле, что надо же, кто б чего ждал от этого, да? А ты только застенчиво шевелишь розовыми ушами.
       ...Хочу только сказать, что “Голая правда” на М1, видимо, сделана с невысокой степенью осмысленности. Предпоследний выпуск, где вместо пупка какая-то мистика и свечки, показал, что авторы сами не совсем понимают, что делают. О зрителях же и говорить нечего: эти как бы замерли в молчании: что это — шутка или что? бред или как? Прилично ли это смотреть? Достойно ли про это говорить? Ведь не Кустурица какая-нибудь, не канал “Культура” имени педагога Крупской. Да еще немцы купили “Голую правду”. А это ведь страна Гете “Фауст”, “Страдания юного Портера” и, э-э, другие великие произведения.
       Для непосвященных. “Голая правда” — это такая программа, где приятная дама, здорово похожая на Алену Апину, читает новости дня. Обычные, стандартные новости. Слегка подмурлыкивая. При этом дама время от времени раздевается. Ну то есть скидывает кофточку. А потом колготки. И вот уже щелк — лифчик поддерживается только круглым плечиком, а она, волшебница, говорит взахлеб про Путина и размахивает ручками, не замечая опасности. И таки не рассчитала, порывистая, слишком сильно махнула, и — ах ты, моя сладкая!
       Потом прогноз погоды: на фоне карты нашей великой отчизны танцует другая хорошая девочка, тоже теряя по ходу одежду. И уж почти всю потеряла, и уж взялась за резиночку этого “почти”, но тут страна кончилась. Ты возмущен: а погода в братской Белоруссии?! Ну-ка скидавай остальное, блудница вавилонская! Но волшебница как бы не слышит тебя и убегает босиком за кулисы к оператору. А ты в задумчивости спрашиваешь: “Бать, а какая завтра погода, я чтой-то прослушал?” И твой суровый старик отец, коммунист, проживший нелегкую трудовую жизнь, отвечает уклончиво: “Да я чтой-то тоже не посмотрел”.
       
       В чем же дело? Мы же это уже прошли. Да, наше поколение, не говоря уж об отцовом, было воспитано в раннехристианском или, если угодно, советском духе презрения к содержимому любых штанов и колготок. Лишь бы цвела страна. Мы, конечно, в детстве подглядывали в женские бани, но больше из исследовательского любопытства (у меня лично еще и зрение было не ахти). Потом, позже мы отсмотрели километры американской порнухи, поначалу ахнули, но поняли, что имеем дело с художественными преувеличениями. Как народ хозяйственный, кулацкого типа мы заимствовали технические тонкости и в считанные годы освоили мировой опыт, доказав в какой уж раз: что русскому здорово, то ихнему Портеру-Вертеру — смерть. И после этого эротику, порнуху, равно как чернуху, братуху, михалкуху и прочее, смотреть мы перестали — в смысле сами с кустами.
        Так отчего же я — серьезный, в целом положительный (т.е. с маленькой зарплатой) человек, — механически переключающий ТВ-“Плейбой”, смотрел вдруг “Голую правду” — эту отечественную самодеятельность?
       Прежде чем я начну нудно объяснять, что это, может быть, самая глубокая российская ТВ-программа, давайте сверим часы.
        Кажется, мы после перестройки опять запутались в трех соснах. Процесс познания и осмысления реальности кончился, вновь пошли позы, мифы, манеры и готовые рецепты. Журналистика же и задала тон. Взять хотя бы проблему Доренки. Все, даже проданные на корню издания были возмущены чем? — что он так нагло и непрофессионально врет. Речь то есть о качестве и профессионализме лжи. Но сомнительно, что эта тема так уж взволновала нашего брата. И, можно предположить, задело-то другое — невысказанное, но ощущаемое: во-первых, почему ему ТАК много заплатили, мы бы могли и лучше сделать за четверть цены. И, во-вторых, для особо моральных: а сколько в тебе самом Доренки? На какую пошлость ты сам способен за, к примеру, полтора млн баксов, а, скотина? (Во мне, чего скрывать, тоже какой-то небольшой Доренка прыгает в области живота. И вопрос еще, как он себя поведет при виде чемодана “зеленых”. Я, конечно, добродетелен, и Доренку, как человек благородный, прямо обзываю проституткой, но ведь и чемодана мне не предлагали. Такого большого. Впрочем, в России — в этом мире изящных напудренных тонких людей, возмущенных Доренкой, я, возможно, исключение — люблю деньги, пусть и без взаимности.)
        Словом, вместо того, чтобы навязывать себе и обществу порядочность как неоспоримую норму, а это только и можно делать искренними разговорами и прямым называнием вещей (единственное исключение, кажется, “Новая газета” — о чеченской войне), мы себе вдруг определили потолок искренности и играемся с мифами под этим тесным сводом. Тесным потому, что, хотя мир изменился кардинально, потолок-то остался шестидесятнический. Это где первый признак лжи — “культурность”. Где протопоп Аввакум гражданственнее и святее Пушкина. Где миф на мифе и табу больше, чем у уголовников, — столь же обоснованных (вроде того что нельзя ложку с пола поднимать, а Путин, Шаманов и Волошин — это и есть Отчизна).
       Опять стало некультурным говорить даже об очевидном. Что Макашов — старый неумный болван — с трудом, но говорим. Что таких агрессивных болванов еще миллионов тридцать — уже только подразумеваем — нельзя обижать “народ”, Чернышевский не велел. Что “болван” и “русский генерал” могут совпадать — даже думать страшно. А уж что у нас запуганная до соплей страна, живущая почти исключительно мифами, что одна из главных проблем — пресловутая “проблема чужого”, отчего страна почти поголовно антисемитская и антиазиатская, что президента мы теперь выбираем только потому, что он подрядился замочить чеченцев, которых мы боимся до дрожи (отчасти потому, что не знаем). Нет? (И расползание церкви не оттого ли даже не обсуждается — в стране, где атеистов и язычников, не говоря уж о мусульманах, иудаистах и т.д., — немеренно?)
       
       Если уж зашла речь о Доренке — характерный пример. Полгода назад, когда он только вышел на голубую предвыборную панель, был у него интригующий сюжет: русский солдат на бэтээре, чудо-богатырь вдруг повернулся и стрельнул в телепевцов русского оружия, жужжавших на него камерой с обочины. И что? Пара недоуменных интеллигентских реплик в прессе, в смысле мы их так любим — защитников, а они — это же некрасиво — стрелять в журналистов. И где права человека с ТВ? Тяготеющие к логике и морали пресс-дамы полепетали, что если не изобличить негодяя, то скоро и в центре Москвы спокойно мимо танка не пройдешь.
       Доренко тоже возбудился по долгу службы, потому что стреляли-то в его телебригаду. Но похлопал крыльями и успокоился. Так все вяло, пресно. А ведь случай замечательный. Во-первых, это был никакой там не “выстрел в свободу слова”, а всего-то засранец-маломерок с автоматом сорвался с узды. Второе: а в кого он в самом деле стрелял? Интеллигентов в России, по моим наблюдениям, сейчас не бьют. Значит, таки в журналистов (тем более тревожные звоночки по зубам и до того были). В каких журналистов? В Щекочихина или майора Измайлова? Сомнительно. Выходит, в телевизионщиков. А с чего бы это русский воин стреляет в телевизионщиков? И в-третьих: оказывается, отечественный журналист, равно как вообще интеллигент, теперь боится и пролетария, и крестьянина, и шпану. А уж тем более когда тот одет в синюю ушанку и в автомат, т.е. стал “русским воином”. Перспективное направление мысли, не находите?
        Умолчание простых вещей — первый шаг к мифологизации сознания. Степень ее легче всего проверить по наличию врага и половому вопросу. Враг у нас, как известно, крепчает (заметьте, Европа становится все мерзее, а американцы все тупее). Половые же дела опять табуированы под завязку. Раньше в газетах хоть про любовь рассуждали, про ревность и т.д. Теперь и это ушло в тайные уголки частных девичьих душ. Под эти вопросы общество отвело место в самом поганом углу, отдало их на откуп “Спид-инфо”, ночным каналам, “Моей семье”; для приличных же людей опять секса нет, ибо тема необсуждаемая, неактуальная. Для Толстого и Пушкина актуальная, а для нас, как обрезало, — отрезало, я хотел сказать.
        Мы как бы сказали себе: разве частная жизнь может сравниться с проблемой российской нищеты (хотя вы не хуже меня знаете, что это тоже на 80% миф) или с обсуждением судеб политиков — этих чаще всего худших и беспринципнейших из нас граждан (поинтересуйтесь, какая конкретно конструктивная идея о реформах в стране обуревала любого из дюжих мужиков и баб из партсписка “Единства”, когда они стояли в очереди на депутатство? Что, кроме “Вову — в президенты, меня — к кормушке, а остальным — чтоб тоже было хорошо, если получится”?). И в результате мы так и продолжаем брести в идеологии по подбородок, полагая, что это и есть гражданская правильная жизнь.
       Словом, что шестидесятники не додумали, оставив на потом, мы тоже оставили на потом и продолжаем движение под флагом боярыни Морозовой — “Если враг не сдается”, “Блудить — Отчизне вредить” и т.д. И опять прошли мимо Возрождения и мимо Пушкина.
       Не исключено, что тенденция к деполитизации носится в воздухе; вот уже Шохин призвал россиян обратить внимание на свою частную жизнь, жить больше оной, нежели общественно значимой. (При нынешнем почти армейском раскладе сил в Кремле политика для общественности действительно ведь кончается.) Не знаю, как возникла идея “Голой правды” — как косвенный комментарий к этой тенденции или к Доренке или как стебный ход сюрреального типа, — неважно. А важен замечательный наглядный психологический эффект: казалось бы, вот же они наиглавнейшие проблемы, нервировавшие тебя последний месяц, вот политика, интриги и прочее — от стрельбы до церковных празднеств: слушай, переживай, возмущайся. Но, оказывается, все начисто исчезает, стоит подпустить параллельно изображение раздевающейся дамы. Мистика какая-то: вон же Сам Зюганов говорит про раскол в Думе, а дама без лифчика про самого Зюганова — что-то ласковое, а не слышишь. Притом что не озабочен. Ее — даму — видишь, а сосредоточиться на судьбоносном Зюганове никак не удается, даже если пытаешься. И спрашиваешь себя в тревоге: что ж, сукин сын, выходит, кусок голой бабы для тебя выше святого — как нам обустроить и т.д.? И отвечаешь себе, помедлив, — да, выходит так.
       Был между прочим у “Голой правды” и предшественник, хотя и не такой прямолинейный. Программа Зайцевой “Без галстука”. Нельзя, как выяснилось, подпускать к политикам очень уж красивую женщину. Один тут же начинает подтягиваться на турнике и соскакивает с багровой рожей, стараясь дышать редко, а живот втягивает так, что он появляется сзади. Руцкой тащит красивую интервьюершу потрогать его огурцы, настаивая на их необычной крепости и размере и на ошеломляющей свежести его — Руцкого — солененьких помидоров. Кто-то там вскакивает на лошадь без стремян, так что лошадь заржала от восторга. Чубайс, кажется, так и не осмелился взглянуть прямо на красивую женщину, а только краснел, как мальчик. (Один Кириенко не среагировал: он, когда начинает говорить, забывает обо всем. Соловей. Тут и сама красота меркнет.) Словом, убейте меня, но все наши номенклатурные парни, о чем бы они ни говорили с красивой Зайцевой, говорили на самом деле только о том, какие они могучие самцы и какая она красивая женщина навроде Ветлицкой.
       
       Собственно, “программой” “Голую правду” назвать нельзя — это одна фишка. Но зато могучая, когда из пустяка вдруг вырастает — недвусмысленно и безжалостно — крайне серьезный вопрос: вот ты лично что бы предпочел сейчас — Великую Россию, Великого Путина, Великую Сербию, свободную от непонятно чего, и т.д., — или таки красивую голую женщину рядом? Что для тебя на самом-то деле первично, братец, определись? А еще рядом табуреточку, на нее бутылку шампанского и на тарелочку порезать докторской колбасы и набросать 0,5 кг “Мишки на Севере”... Поменяешь ли ты эту изысканность на штурм Зимнего, на очередную идею добра, братства и все поделить? Проще говоря, не слишком ли тебя в последние годы захватили идеология и политреклама? Ежели так пойдет, не будет ли нам всем большой Хинштейн, так сказать?
       
       Это я все к тому, что нужно начинать жить. И соответствовать “Голой правде”, т.е. естественным требованиям жизни, а не суррогатам. Нужно наконец встряхнуться, заработать, совершить что-нибудь непотребное, доказать себе, что еще жив.
       
       Игорь ДОМНИКОВ
       "Новая Газета" № 4 31.01.00

       P.S.Для людей, не приемлющих подобный легкомысленный подход к жизни, тяготеющих к нравственности, — совет. Лучшее средство для самоочищения, самосовершенствования и искупления в муках — молоко с огурцом.