Пока в пределах Садового политиканы и журналисты рассказывают друг другу, выпучив глаза, как ходят по углям голыми ногами (на самом деле без конца месят теплое г...о), в России тихо, ежедневно, незаметно миллионы женщин почти презираемой профессии за бесплатно воспитали еще одно поколение.

       Введение
       За день до моего приезда коллега Вова был разоблачен женой как коварный изменщик. Он стоял в аэропорту, перебирая в руках мохнатую шапку, и говорил, что нельзя, чтобы я у него жил договоренные два дня. Хотя бы неделю. Он был напряжен и говорил басом. Его борода напоминала бегство французов из сожженной Москвы.
       В такси он сообщил, что я, во-первых, отвлеку его жену Веру от неправильных мыслей, ибо для сибирской женщины прием гостя важнее, чем собственная жизнь. И — как контрольный выстрел — я сделаю вид, что страстно хочу написать что-то вроде очерка о сибирской училке.
       Писать очерк об училке может только сильно больной и старый журналист или, напротив, молодая глупая практикантка, которую нужно же куда-то посылать, кроме как за кофе. В России зафиксировано около 147 млн более интересных тем. Даже наш краснолицый таксист это понимал: он встрял в разговор, заметив: «Мужики, вы лучше напишите, что мы теперь от Путина ждем дальнейших шагов, а то от чернож...ых на рынке проходу нет». «А чего ж ты туда ходишь?» — мрачно спросил Вова. «Там дешевле потому что», — ответил простоватый таксист, не понимающий, что в его извилинах бродят такие могучие парадоксы, что меж ними и Кант бы долго чесал репу и хлопал себя по хилым тевтонским ляжкам.
       ...Понятно уже, что я именно-то и поступил, как практикантка. Потому что из разговоров и похода в Верину гимназию выползли, как лаокооновы змеи, три здоровенные проблемы.
        ПЕРВАЯ. Сознание русского человека напоминает квартиру накануне переезда. Все упаковано наспех и вперемешку. В одном из ящиков есть коллекция твоих личных училок — штук пятьдесят. Но найти их, разложить по полочкам — руки не доходят. Вытаскиваешь наугад пыльный образец и полагаешь его за эталон. Я так и сделал. Первой попалась ахеджаковская училка из «С легким паром» — дурочка с переулочка, ныне, очевидно, пенсионерка, до дрожи влюбленная в Путина. Следующей вылезла моя школьная томская математичка; в нее когда-то вселился дух покойного П. Корчагина, и она закаляла из нас, сопливых, сталь. Мы у нее были как советские стальные калькуляторы. Все образцы были одиноки, практически бесполы, заклинены на работе и поддерживали систему. Вопрос: что изменилось? — это любопытно, учитывая массовость профессии.
       ВТОРАЯ ПРОБЛЕМА. Вот же она — реальность, вокруг тебя. Вроде поймали и сформулировали — «все вокруг плохо». Ответственные политпарни — Гайдар и Зюганов — бубнят ежеквартальные апокалиптические прогнозы, а все это в результате — чушь собачья. Не то. Не адекватно. Вот ужасные ТВ-репортажи по шахтерам; но в Кузбассе тебя обступают какие-то не те народные массы — здоровые, добродушные, всегда слегка выпившие мужики. Если надо, они, конечно, приведут какого-нибудь дистрофика с жуткой личной историей. Но даже этот приведенный, кажется, толстеет, когда ты отворачиваешься.
        Между прочим проверено: жизнь и настроение значительно улучшаются, если не включать с месяц ТВ. Слов нет — обильна Русь собчаками. Но есть что-то глубокое, надежное и оптимистичное в нашей жизни.
        Наконец ТРЕТЬЯ ПРОБЛЕМА. Не российская ли училка в массе сегодня и стала пресловутой идеальной «русской женщиной»?

        Глава 1. Почему мужья изменяют учительницам, но не наоборот
        Семь вечера, конец второй бутылки. Вова рассказал историю своего романа и обиделся, когда я констатировал, что ничего нового, что все там были. Под 40 почти всякий российский мужик попадает в ловушку. Он начинает наконец разбираться в собственной профессии и входит в полосу стабильности, похожей на успех. Привычная жена шуршит под могучим боком. Но тут-то возле него и начинается неслышный полет бабочек. Ладно бы только свой, так сказать, брат — серьезные почти сорокалетние пчелы и жужелицы, но мужик не без замешательства замечает и почти еще куколку, легкую капустницу в чем-то белом. Вон она — сидит на одуванчике и смотрит на него с обожанием. Мужик трясет головой и не верит своим уже подслеповатым глазам. Ощупывает себя руками и находит на себе много ненужного, вроде живота, а нужного как раз не находит. И его пронзает догадка — его любят! Наконец-то!
        ...Дальше — тривиально.
        — Да, — тоном честного человека согласился Вова, — есть, конечно, совпадения. Одно «но»: у меня-то не как у всех. А сложнее.
        И в этот момент лежавшая на диване мохнатая подушка вдруг вскочила и убежала в коридор в виде кошки. Чиркнул ключ в двери. Вова побледнел.
       
       Вера рассказывает:
       — Во всех странах учителя мало получают. Что это в сущности работа миссионерская. По-моему, это и есть ключевое слово к профессии. Потому что ни одного плюса в этой работе нет, если разобраться.
        ПРЕСТИЖ. По теории социальной стратификации, учитель занимает один из высших слоев интеллигенции. Полная теоретическая ерунда. Мой класс, узнав, что у меня два высших образования и красный диплом, удивился: чего же я в школе делаю? Даже они уже понимают, что учитель — это максимально низкий статус в обществе. Я никому не интересна как представитель профессии.
        ПРОФБОЛЕЗНИ. Сфера общения узкая, очень быстро наступает если не регресс, то консервация. Характер меняется до неузнаваемости. У офицеров — солдафонство, у нас — целый букет. Дидактизм. Категоричность. Все разжевать, упростить, отказаться от оттенков и перепроверить — понял или нет. Ориентир на массовость. Тяга к усредненности. Принципиальный конформизм. Исчезает чувство юмора. Плюс «конторский» элемент: из года в год — ни проспать, ни опоздать; несешься рано утром галопом, как лошадь, причем нельзя, чтобы макияж растекся — вбегаешь-то сразу в класс. Работа психически выматывающая; во Франции для учителей обязателен годовой отпуск после 5 лет работы, а после 7 человек не имеет права занимать общественные должности.
        КАРЬЕРА. Невозможна. Ты — либо учитель, либо не учитель. Завуч, директор, работник гороно — это другое — организатор, чиновник. Завуч — это 10—16 часов на работе ежедневно, суета, нервы, конфликты, плюс заведомые подтасовки и недобросовестность по отношению к ученикам. Завуч вынужден ими жертвовать.
        КОНФЛИКТНОСТЬ. По статистике самые конфликтные коллективы у библиотекарей. Нам, слава богу, далеко, хотя тоже не сахар. Вообще-то трудяг и профессионалов ценить в школе всегда умели. Но очень в меру. Не перехваливают. Почти не хвалят, точнее. Но главная проблема — распределение часов. Зависишь от завуча: даст она тебе ставку — 18 часов, и живи, как знаешь (чтобы хоть что-то получать, нужно от 28 до 40 часов в неделю). И расписание: один урок утром, другой — вечером. Жаловаться некому. Директор не соприкасается с учителями. Я с директорами разговаривала раз восемь за всю жизнь. По молодости директора не любишь; особенно поражает несправедливость — в конфликтных ситуациях все спускается на тормозах, нет ни справедливого возмездия, ни заслуженной награды. С годами понимаешь, что это — житейская мудрость. Иначе бы жизнь превратилась в бесконечные разборки.
       ЗАРПЛАТА. Здесь все понятно. Никогда не прощу Ельцину его «первого президентского указа». В результате при нем учителя — последние, кому выплачивают то, что можно назвать «зарплатой».
       СРЕДА ОБИТАНИЯ, КОЛЛЕКТИВ. Чисто женский; три мужика — директор, математик, физкультурник, и они в сущности вне коллектива. (К слову, в учительской среде почти нет служебных романов не потому, что мало мужиков. Просто не до того.) Остальные — бабы. Скажем так — средней интеллигентности. Очень многие из нас — дети учителей. Причем наши мамы почти все из деревень или маленьких городков. Для наших мам учительство было пределом мечтаний. Словом, учителя чаще всего интеллигенты во втором — да еще советском — поколении, и о высокой культуре лучше не говорить. А сейчас новое поколение учителей — опять из детей рабочих и мелких служащих, потому что статус и оплата профессии — никакие.
        СЕМЬЯ. Весь день работа с людьми, голова не отдыхает. Вечером еще обходишь магазины, тащишь домой сумки. Хочется лечь и тупо смотреть в точку. И молчать — восемь часов подряд говорила. Но общая учительская болезнь — в доме должна быть абсолютная чистота. Почти каждый вечер — пылесос. Муж ходит сзади и выкрикивает мудрые мысли, посетившие его за день. Обижается, что ты слишком сдержанно восхищаешься. Берешь тряпку, наклоняешься, он замолкает. Значит, ближе к ночи у него появится еще один повод обижаться. Перед готовкой ужина включаю ТВ, ищу детектив потупее, но Вова возмущенно вылупляет глаза и говорит, что сейчас же будет «7-я печать» Бергмана. ...Ложишься спать часа в два, голова думает о работе. Вова демонстративно не разговаривает: то есть сопит, ворочается, кашляет и сучит ногами, напоминая о своей горькой обиде.
        Вопросы к теме
       1. Почему в списках бюро знакомств с иностранными женихами почти нет учительниц?
       2. Когда на писателей, склонных к дешевому шокированию, находит особо похотливый настрой, они пишут и про учителей. Не помню, в чьей пьесе (в фильме играет Неелова) учительницу желают изнасиловать ученики. У кого-то училка подрабатывает интердевочкой и т. д. Почему?
       (Повышенной сложности, для домашней работы)     
       3. Правильно ли, что, говоря о «С легким паром», вспоминаешь училку Ахеджаковой, но с трудом соображаешь, что главная героиня Надя — тоже училка?
       
       Глава 2. Тайная учительская жизнь: не в ногу с народом
       Вот она, Вера; как и положено сибирской училке, — вся в снегу и с букетом цветов. Улыбается, здоровается, машет рукой из прихожей. Но я мудрым взором вижу, что улыбка — лишь усталая вежливость. А это наихудшее, что может предложить нам женщина.
        Она заходит в комнату, садится на диван рядом с Вовой, но не смотрит на него. Это их первая встреча после вчерашних драматических признаний.
       ...Я, между прочим, сразу узнал Веру, точнее, этот тип женщины — таковы, например, почти все дочери офицеров. «Правильные женщины». Фантастическая помесь леди и русской бабы: замороженная изящная бутылка шампанского, в которой спряталась ломовая лошадь. Ломовая, но теплая, верная и бесконечно любящая. Они рожают тебе детей не задумываясь. Иногда разгружают мебель. Нельзя сказать, что они несексапильны или некокетливы, но сразу чувствуешь: здесь не светит...
        ...Через минуту Вера срывается с места. Вытирает со стола лужи водки с пеплом, ставит полсотни тарелок. Садится. Разговаривает. Смеется. Но это — автопилот: то пауза невпопад, то фраза. А вот вдруг глаза заблестели. И убежала: «Чайник закипел»…
       
       Вера продолжает:
       — Но при всей «невыгодности», унизительности профессии происходит что-то странное и феноменальное.
       У нас, к примеру, работают две жены очень богатых бизнесменов — математичка и немка. Вначале они взяли по полставки, работа сводилась главным образом к демонстрации новых нарядов. Сейчас обе — на 2,5 ставки, работают до ночи.
       ...Нет, зайду с другого конца. Я к учителям относилась высокомерно, пока не попала после университета в школу. Сразу: дураков среди учителей очень мало. Очень! В школах не случайна большая текучесть — многие молодые отсеиваются в первые же годы. Но те, кто остается, все настоящие, и даже если они были глуповатыми в студенчестве, быстро вырастают, среда у нас такая — подтягивает до себя (но не выше! Гениальные люди работать не смогут — нужен талант усередняться, есть потолок. Между прочим, не вижу ничего плохого — потолок достаточно высокий). Так что те, кто остался, это такие, поверьте, умницы и профессионалы. Правда, они поразительно глупеют, как только лезут не в свои игры — в политику, например...
       Школа очень опасна. Она втягивает в себя. Здесь все — фанатики. Понимаете, вы не заставите работягу бесплатно отпахать вторую смену. А учителя это делают по нескольку раз в неделю. Сидят по вечерам с отстающими или помогают готовить доклады — много чего. При том, что администрация — и это принципиально важно — не требует с учителей высокой успеваемости учеников.
       Мало того. Не знаю ни одного учителя, кто ограничивается учебниками или старыми программами. Наша немка (та самая), какие первые слова сказала этой осенью в учительской, снимая плащ от Кардена: «Ой, какие я себе методички откопала и какой спецкурс составила, вы не представляете!» С годами это не только не проходит, а наоборот. Собственное неравнодушие даже пугает.
        ...Причем такая атмосфера — везде, по всей стране. Я несколько раз ездила на сборы педагогов в Москву. Надо видеть, как учителя расхватывают друг у друга методпродукцию. Главное же событие от этих поездок — разговоры в гостинице. Голова кругом...
        Вовка ненавязчиво допрашивает: «А мужиков там много было?» Дурачок, он совсем не понимает, что такое российские учителя. Я думаю, что в стране это единственная прослойка, которая работала все эти годы до посинения, совершенно независимо от оплаты.
       
       Вера продолжает:
       — Я четыре года преподавала в институте. Так вот — это очень легко. У нас в гимназии приходят читать спецкурсы и профессора, и доценты. Дети от них убегают, потому что им нужно поступать в вузы. В школе мало быть хорошим лектором. Нужно готовить каждый урок, каждую тему еще и с позиции — как это вбить в головы. Не говорю уж, что в вузе взрослые дети учатся, и система там простая: зачет — не зачет, а у нас не очень взрослые, да еще и максималисты, скажут про тебя на первом же уроке: «Она дура» — и все...
       
       Вопросы к теме
       1. «Купила сегодня в нашей столовой второе. Вдруг вижу — на эти же деньги можно было купить две большие ватрушки. Но уже поздно. Расстро-оилась». Почему героиня очерка рассказала автору эту историю?
       2. Почему автостоянки возле вузов, где, как известно, зарплаты не намного больше школьных, забиты «фордами», а училки школ предпочитают ездить в автобусах?
       (Повышенной сложности, для домашней работы)     
       3. Только ленивый не призывал придумать «общенациональную идею». Не кажется ли вам, что российские учителя тайно от всех откопали что-то, действительно похожее на «идею»? Сами ей прониклись и пользуются в одиночестве?
       
       Игорь ДОМНИКОВ
       (Окончание следует)
       "Новая Газета" №3 24.01.00