За прошлый год всего в России от пожаров погибли 14 тысяч человек. Иначе говоря, за год произошло 245 самарских трагедий: каждые полтора дня по такой же трагедии. Общенародный траур нужно объявлять четыре дня в неделю. Это только по погибшим от огня

       Разумеется, пожарные не дурнее меня, они все видели, дважды в год проверяя данный спецобъект, и предписывали сделать то-то и то-то. Милиционеры и не спорили. Правда, ничего и не делали. Да и денег не было. Так поступил бы (и будет поступать) всякий, правда?
       В 98-м здание отделали дорогим ракушечником. Стены покрыли противопожарными щитами (их отличительное качество — они не горят, а тлеют, то есть могут «накапливать» температуру до состояния, когда вспыхнет то, что с ними соприкоснулось, а сами не станут вспыхивать. Но зато если за таким щитом загорелась проводка — долго не заметишь). Установили индикаторы дыма (не сработали). Повесили огнетушители (работал один из четырех). Аж по 12 пожарных кранов на этаж (не сработали, потому что давление воды в районе маленькое). Установили радио в каждом кабинете (нормальные люди просто отключали звук, а некоторые настроили на музыкальный канал). Через каждые десять метров на стенах развесили красивые, в рамочках планы эвакуации (надо ли говорить, сколько человек их хотя бы рассмотрели. К слову, ни один «ответственный за эвакуацию в случае пожара» не знал, что делать, когда пожар начался). Провели несколько раз учения: милиционеры, покуривая, спускались во двор и остроумно комментировали действия пожарных, которые лихо врывались на второй этаж (тот самый!), в считанные секунды гасили воображаемый огонь, получали «отлично» и мчались обратно.
       …Факт любопытный. В самарских газетах материалы о пожаре запросто соседствовали с материалами о милицейском беспределе. Даже без оговорки «хотя и не время». Притом что город действительно до сих пор в шоке от пожара. Пресса сразу и ясно выделила трагедию людей как таковых из комплекса «милиция как общественная проблема — версия о поджоге — сгоревшие люди». Журналисты, отдавая последний долг, описывали жизнь того или иного пострадавшего: как он любит детей, собаку и родину, как душа в душу живет уже 30 лет с женой. Это уж не говоря о неприличном и преждевременном, к слову, торжестве некоторых газет на предмет «следа Березовского» в этом пожаре.
       Все, в сущности, случилось за полтора часа: с 17.30 до 19.00. В этот день нач. обл. УВД Глухов отдал всем приказ работать до полдевятого вечера (нужно было сдавать дела по какой-то там профилактической операции), а сам плюс сорок девять человек поехали на концерт Долиной (получили 50 бесплатных билетов). День прошел обычно. Около 16 часов посвистела штучка предупреждения о дыме, кто-то вышел в коридор, но она замолкла. В начале шестого на втором этаже действительно запахло дымом — из кабинета № 75, хозяйственного помещения, где не было, к слову, никаких ценных документов. Пришел оперативный дежурный, выбил дверь: все черно от дыма; огня, впрочем, не видно. Размотали шланг — вода не идет. Вдруг погас свет. Вышел народ из соседних кабинетов, стали наобум поливать дым из чайников. Кто-то пошел звонить в «пожарку». В этот-то момент еще кто-то открыл дверь в дальний коридор, и из кабинета полыхнул огненный сквозняк.
       Дальше и начинается ужас. Причем у каждого индивидуальный. Майор с четвертого этажа: «Мы только сели, сбросили картишки, разлили, вдруг свет погас. Ну, ё мое. Ну, зажигалкой щелкнул, пошел к двери. Вдруг прямо из пола в темноте полоса дыма. С метр примерно. Какой дым? Почему? Ничего не понимаю. И вдруг огонь. Тоже полосой. Сразу в голову как ударило, закружилось — как отключился, как спишь. Химия, что ли, горела? Это посильнее наркотиков. Побежали, помню, по коридору. Там лежал уже кто-то. Помню, что по трубе хотели спускаться… Бежишь, а впереди дым, ты замер на секунду, повернулся, и вдруг как пыхнет — и стена огня уже сзади… Это все как-то без правил. Не узнаешь вокруг себя ничего. Как в лесу. Черное, красное. Не знаешь, что там за дымом — может, стена. Да еще вдруг раз — и опять огонь вокруг. Моментально. Нужно все время бежать. Ничего не соображаешь. Крики какие-то. Вот я теперь знаю, что такое конец света… Правда, боли нет. Я, наверное, от жары был сначала весь мокрый, а потом мне показалось, что я как будто дымлюсь, испаряюсь. Я испугался — как так испаряюсь? — и тут же забыл. Но потом куда-то забежал и прыгнул в окно… Меня в «Пироговку» насильно увезли. Ты, говорят, обожженный. Где? Да вот же — все руки и правый бок. А сейчас обнаружили еще и трещину в позвоночнике».
       Поразительно, но когда те, кто уже понял, что происходит, кричали про эвакуацию, никто из кабинетов не выбегал: не торопясь, прятали документы, одевались, открывали дверь и… Те, кто побежал в темноте к центральному выходу, оказались заблокированы огнем. Левый выход закрыт на замок. Кто-то тащил кого-то на себе. На полу лежали тела. Что-то взрывалось. Треск дерева. Начали лопаться окна, и сквозняк в несколько секунд превратил здание в сплошной факел. Женщины вели себя поразительно — вдруг как мертвели, забивались в угол, их тащили, они сопротивлялись, визжали, хватались за мебель. Искры, дым, тлеющая и отваливающаяся одежда, мечущиеся фигуры вокруг. Вдруг за полметра от тебя падает на фигуру рядом с тобой четырехсоткилограммовый сейф с верхнего этажа. Кто-то проваливался куда-то…
       Самое страшное, наверное, было, когда часть людей, так и не смогших выбраться из здания, закрылись в кабинетах. У них было несколько минут, чтобы чуть успокоиться, шок чуть проходил — вот это было ужасно. Потому что предлагался выбор: прыгнуть на голый асфальт с немыслимой высоты или сейчас тебя съест огонь, который вот он уже, уже поджег подоконник — у тебя под ногами… И совсем не представить — да и не нужно, — что было с женщинами в отделах, где железные двери и зарешеченные окна. Говорят, они молились.
       Кстати, 30 погибших — женщины. В том числе бухгалтер, уборщица, экономисты, работницы архива, девочка, неделю назад устроившаяся
       на работу…
       В эти же минуты за окном пожарные (они, к слову, приехали моментально) договаривались, что делать: вода била только до второго этажа (пены вообще не было: дали год назад две тонны, уже, понятно, растраченные, а нужно только на одно такое здание хотя бы двадцать). Организовались: часть машин съехала к Волге, пробили дырки во льду и по цепочкам, составленным из пяти машин, перекачивали воду тем, кто стоял у горящего здания. Другие пожарные поднимали до третьего этажа машинные лестницы, забирались по ним и протягивали штурмовые, вертикальные тем, кто стоял на подоконниках четвертого этажа… Вот женщина в возрасте не может слезть, ее вдруг охватывает огонь, она просто прыгает вперед. Внизу двое пожарных за долю секунды до ее падения успевают толкнуть ее в стену — чтоб сбросить скорость. Бесполезно — это уже труп с неестественно выломанными ногами. (Говорят, один раз получилось самортизировать. Правда, женщина тут же стала кричать: «Вы меня убить хотели!». Шок.) Пока переезжают к соседнему окну, из него выпрыгивает девушка, которой огонь не дает ждать. На третьем окне кто-то повис на подоконнике, кто-то по связанным шторам спускается, штора кончилась — прыгает. Лежит без движения. Растекается вокруг головы лужа крови. В толпе, которую не подпускает к зданию милиция, визжит ребенок: «Мамочка, выходи скорее!» К внешнему кордону подбегают люди с брезентом — возьмите, у пожарных же нет, натяните! Омоновцы их отгоняют. Какой-то кусок брезента случайно оказывается у ребят в штатском, стоящих под домом, они его натягивают, сверху летит горящий человек, брезент рвется, как марля, — еще один труп на асфальте (лед вокруг здания быстро растаял). Из окон первого этажа вдруг вылезают люди. Горящая женщина вываливается из центрального входа, падает, с нее сбивают куртками огонь, она вскакивает и бежит обратно, крича, что забыла косметичку, ее догоняют, валят, тащат, как мешок, подальше от здания.
       …Ни одно техническое звено, ни одна служба не сработали. Ощущение, что всё — от противогазов до красной пожарной машины — все это что-то нереальное, только имеющее форму противогаза или красной пожарной машины. Сработали только инстинкт к выживанию у горевших (да и то замедленный), чувство, что следует помогать друг другу в опасности, и профессиональная честность: почти во всех кабинетах до последнего пытались спасти документы и базы данных.
       А сейчас, естественно, начались разборки. Снимать ли руководство пожарных? Снимать ли руководство УВД? Нужно ли переводить службу «911» в муниципальное подчинение? Кто виноват? Зачем сократили количество пожарных? Спорят, что купить прежде: тенты или машины с длинной лестницей? В самарских школах срочно провели противопожарное обучение и вот уже с гордостью сообщают по ТВ, что школа эвакуировалась за 4 минуты. На главном, если не ошибаюсь, самарском ТВ каждый день обижаются на Ельцина — почему поздно объявил траур, почему не приехал в Самару; на Москву, на страну, на московских журналистов — уж и не помню почему. Кто-то публично обижается на Бабкину и Леонтьева за то, что они пели в дни после самарского пожара. Обижаются на Сысуева — бывшего мэра, что не видели его на траурном митинге. Уже пошли звонки от родственников погибших: мне мало дали, а мне специально не дают опознать, чтобы деньги не платить…
       Очевидно же, что никто ни в чем не виноват. И что нельзя даже поменять везде линолеум. И неужели всерьез можно верить, что, купив три машины с лестницами до девятого этажа, можно не бояться будущего? Если мы сами обучены жить только в прошлом…
       Добрые самарцы поголовно уверены, что это так. И хотя есть единственный факт, напоминающий косвенное доказательство: недавно в Тольятти сгорел отдел УВД с документами по ВАЗу, а прочие факты вроде бы опровергают «поджоговые» версии, но добрые горожане не верят в случайность. Уже выработали коллективную формулу: поджигатель просто не знал, что все так получится. Основные версии — Березовский или вазовская мафия. Или нынешний нач. обл. УВД, растративший якобы казенные деньги. Или бывший нач. городского УВД, которого сняли: он поджег, чтобы сняли того, кто его снял, то есть начальника областного УВД. Далее следует какой-то там — забыл фамилию — полковник, на которого завели уголовное дело. Что-то и кто-то там еще… Если нынешняя официальная версия — возгорание проводки — так и останется в силе, добрые самарцы будут уверены, что это рука руку моет. Выхода нет… Правда, есть тонкость: когда самарцы говорили: «…Или, может, этот гад поджег», — я явственно слышал: «И этот гад…» Добрые самарцы, по-моему, не прочь считать, что катастрофу устроили все вышеназванные господа плюс еще многие-многие другие — выше и выше. Может быть, они в чем-то и правы.
       
       Игорь ДОМНИКОВ Самара
        "Новая Газета" №7 22.02.99